В послании пришельцев из будущего и одновременно Божьих посланцев прямо говорилось, что Римской Католической Церкви и советской власти нечего делить… кроме власти над людьми. Но тут все сказал еще сам Христос, распорядившийся отдавать Богу богово, а Кесарю кесарево. А власть – она именно кесарева, и цепляться за нее Церкви – величайший грех. Ведь все ужасные жестокости и невероятные подлости, которые раньше совершали его предшественники, были вызваны спорами из-за власти. Сколько было пролито крови и погублено душ, а все бесполезно. Высшая власть раз за разом ускользала из рук предыдущих римских Пап… Ускользнет она и от него, Пия Двенадцатого – потому что, когда закончится война, вся Европа от Лиссабона до Уральских гор окажется покрытой красными знаменами большевизма, и Итальянский полуостров с Ватиканом не будет исключением. Но, с другой стороны, как справедливо сказано в послании «старших братьев», алый цвет знамен армии русских большевиков – это цвет не только международного коммунизма, но и боевых штандартов римских легионов. Русские не зря с самого момента образования своего государства зовут его Третьим Римом, как бы подчеркивая происхождение своего Московского царства от павшей в прах Византийской империи. Король умер, да здравствует король! Москва есть Третий Рим, и история, совершив круг, снова, подобно змее, кусающей себя за хвост, возвращает власть в Европе к своему первоисточнику. Чтобы выжить в таких условиях, Римской Католической Церкви придется искать способ сосуществования с увеличившейся до невероятных размеров большевистской Империей русских. Это даже не конкордат с обычным европейским государством, а нечто большее…

Последний раз подобное соглашение Святым Престолом заключалось в 1801 году с захватившей всю Европу Империей[2] Наполеона Бонапарта. Тогда Папа Пий Седьмой смог найти в себе силы и мудрость примирить Римскую Католическую церковь с самым сильным хищником Европы; и вот теперь, он, Папа Пий Двенадцатый, должен обеспечить выживание Святой Матери Церкви даже в том случае, если все ее канонические территории в Старом Свете сумеют захватить русские большевики. Впрочем, предложенный господином Сталиным конкордат дает к этому большую возможность. Если Римская Католическая Церковь будет лояльна к советской власти, то и советская власть будет лояльна к церкви, ее белому и черному духовенству, а также собственности, необходимой ей для успешного функционирования. Правда, Папе было бы предпочтительней, чтобы подобный всеобщий конкордат был заключен не с большевистским, а с североамериканским государством, но этот путь был уже закрыт и даже, больше того, как следовало из письма «Старших братьев», он мог оказаться неприемлем для самой католической церкви. В письме «Старших братьев» было особо указано, что подробности североамериканского вопроса Папе изложит упомянутый кардиналом брат ордена иезуитов Феликс, вернувшийся из Москвы – безусловно, он видел многое из того, что непозволительно простым смертным.

Итак, прервав свои размышления, Папа поднял голову и, обратив свой взгляд на Государственного секретаря Ватикана, негромко произнес:

– Монсеньор Мальоне, попросите пройти сюда брата Феликса, мне нужно задать этому достойному служителю церкви несколько важных вопросов.

В ответ кардинал позвонил в колокольчик – и после этого в комнату вошел обычный католический священник неопределенного возраста (от тридцати до сорока) и среднего телосложения. Не откормленный толстяк, но и не иссушенный постами аскет; человек скорее жилистый, чем мускулистый. Ничего общего с классическим обликом рыцаря плаща и кинжала. Встретишь такого на улице – и уже через тридцать секунд забудешь о его существовании. Это и был тот самый брат Феликс; увидев перед собой главу Римско-католической Церкви, он смиренно склонил голову, показав тщательно выбритую тонзуру.

– Добрый вечер, Ваше Святейшество, – произнес вошедший, – рад служить нашей Святой Матери Церкви…

– Мы все рады ей служить, каждый на своем месте, брат Феликс, – ответил Папа, – у одних это получается лучше, у других хуже, но никто не может сказать, что мы не старались. В настоящий момент вы нужны мне как свидетель и очевидец по одному важному делу. Но будьте осторожны: на основании ваших слов, возможно, будут приниматься судьбоносные решения, влияющие на дальнейшее существование Святого Престола. Воплотивший в Гитлера Сатана бродит по Европе аки рыкающий лев, и если он обратит на нас внимание до того, как в его существовании будет поставлена точка, то Римской Католической Церкви несдобровать… Я хочу спросить вас как человека, который только что вернулся из Москвы. Ведь там вы встречались не только с большевистскими чиновниками, ответственными за взаимодействие советского государства с различными церквями, но еще и с людьми, которых можно счесть главным фактором современной политики. Еще их называют «старшими братьями» русских и «пришельцами из будущего».

– Да, Ваше Святейшество, – подтвердил брат Феликс, – я встречался с тремя такими людьми. В Москве я имел беседу с главным советником господина Сталина госпожой Антоновой. В Константинополе, на обратном пути, пересаживаясь с самолета на самолет, мне удалось побеседовать с большевистским Наместником зоны Проливов господином Османовым. А уже поблизости от дома, перед самым возвращением в Италию, я оказался на русском авианосце, где «старшие братья» русских буквально кишат – как муравьи в своем муравейнике. Там, в самом эпицентре того, чего не может быть в нашем мире, со мной разговаривал морской лорд «старших братьев» адмирал Ларионов. Хотя он ни словом не обмолвился о сроках проведения операции, я предполагаю, что, едва на Адриатике установится приемлемая погода, как вся мощь большевистского флота, собранная в порту Бар, обрушится на Адриатическое побережье Италии… У них там все готово; и аэродром, на котором приземлился мой самолет, был битком забит истребителями и бомбардировщиками…

– Это нам понятно, брат Феликс, – кивнул Папа, – но мы пока не знаем главного: можно верить людям, которые утверждают, что их послал сюда сам Господь, или на самом деле они ничуть не лучше сатаниста Гитлера?

– Ваше Святейшество, – ответил иезуит с каким-то вдохновенным жаром, – с кем бы из них я ни говорил – был ли это старший командир, или простой матрос – все они кажутся мне людьми, опаленными каким-то ужасным огнем. Но должен заметить, что тот огонь не сжег их души, а только придал им твердость закаленной стали. У Отца Лжи[3] нет более непримиримых врагов, чем «Старшие братья» русских; и когда они говорят вам, что белое – это белое, а черное – это черное, вы вполне можете верить их словам.

– Очень хорошо, сын мой, – кивнул Папа, продолжая перебирать четки, – теперь скажи, не проявляли ли эти «старшие братья», подобно остальным большевикам, какой-то особой враждебности к христианству, а особенно к нашей Святой Матери Римской Католической Церкви?